К этому времени стали поступать новые тревожные сигналы из конгресса США. Влиятельный сенатор Черч выразил мне серьезные опасения по поводу того, как Белый дом и лично президент Картер вели в последние месяцы дела с СССР. „За последние 2–3 месяца, — сказал он, — практически не было ни одной внешнеполитической инициативы, которую администрация хотела бы провести через конгресс и которая сталкивалась там с оппозицией, без того чтобы не использовать антисоветскую карту". Фактически, подчеркнул Черч, уже не конгресс, как это бывало в прошлом, а Белый дом являлся — вольно или невольно — застрельщиком антисоветской тематики. „Я говорю это в той связи, что при содействии Белого дома в конгрессе среди сенаторов растут настроения подозрительности, „ультра-патриотизма" в делах, касающихся отношений с СССР. А это ведет к тому, что атмосфера вокруг соглашения по ОСВ в конгрессе сгущается. Сенат может и не ратифицировать соглашение, если администрация не будет принимать энергичных мер". Сам сенатор считал, что лучше всего было бы, чтобы вопрос о ратификации соглашения по ОСВ рассматривался в сенате в начале следующего года — уже после выборов в конгресс и после некоторого выравнивания советско-американских отношений.
Вопрос о диссидентах снова осложняет отношения
Сложности, которые создавала проблема диссидентов, усугубились в середине июня в связи с ожидаемыми в СССР судебными процессами над некоторыми из них („масла в огонь" добавили обвинения в США ряда советских граждан „в недозволенной деятельности").
В связи с тем, что в Москве было объявлено о суде над диссидентом Щаранским, Вэнс выразил серьезную озабоченность по поводу воздействия такой акции на отношения между обеими странами{17}. При этом он добавил, что глубоко сожалеет, что Москва сочла необходимым начать судебный процесс как раз ко времени его встречи с Громыко (Женева, 12–13 июля), вместо того, чтобы отложить его, скажем, на неделю. Москва тем самым поставила госсекретаря в крайне щекотливое положение во внутриполитическом плане. Вэнс бросил реплику, что Картер может теперь и не разрешить ему встретиться с Громыко. Через день Шульман сообщил мне, что Картер все-таки разрешил встречу Вэнса с Громыко, но намерен сделать „сильное заявление" в связи с судебными процессами в СССР над диссидентами. Одновременно будет объявлено об отмене поездки в СССР помощника президента по науке Пресса.
По словам Шульмана, очень бурно проходило обсуждение у президента срочной телеграммы из Москвы посла Туна, который настаивал на отмене встречи Вэнса с Громыко. Большинство склонно было поддержать предложение Туна. Вэнс выступил категорически против. Бжезинский за то, чтобы „временно отложить, а не отменить". Картер колебался. Решил аргумент Вэнса: в случае отказа от встречи с Громыко весь вопрос о встрече на высшем уровне между Картером и Брежневым может отодвинуться на неопределенное будущее с неясными последствиями для советско-американских отношений, которые и так находятся на весьма низком уровне.
21 июля администрация в знак протеста отменила ряд поездок официальных лиц в СССР, а также приостановила и другие контакты между СССР и США.
В конце июля мать президента Картера на аудиенции в Ватикане передала папе римскому личное письмо Картера, который призывал католическую церковь „более активно" включиться в „борьбу за права человека" в СССР и других социалистических странах.
Короче, советско-американские отношения все больше заходили в тупик, усиливались личная неприязнь между Картером и советским руководством и взаимное упорство, с каким они отстаивали свои позиции по правам человека в СССР.
Небольшим проблеском в этой довольно-таки мрачной картине наших отношений явилось решение Вашингтона закрыть дело, которое было предметом многолетних и эмоциональных споров между обеими сторонами, а именно „облучение" или создание электромагнитного поля вокруг посольства США в Москве. Шульман сообщил мне (20 ноября), что госдепартамент одобрил доклад о результатах исследований, проведенных в американском посольстве специалистами в течение двух последних лет.
Исследование не выявило никаких свидетельств влияния на здоровье сотрудников микроволнового поля вокруг посольства США в Москве.
После моего возвращения в Вашингтон из отпуска в начале сентября Гарриман рассказал мне, что имел продолжительную беседу с Картером. У последнего сейчас три основные внешнеполитические задачи: заключение договора между Израилем и Египтом; заключение соглашения по ОСВ; нормализация отношении с Китаем. И чтобы добиться осуществления этих планов, Белому дому необходимо будет успешно противодействовать значительной оппозиции в конгрессе по двум последним вопросам.
В осенних планах Картера приоритет был вроде пока таков: сначала договор с СССР, потом Китай.
Тем временем 6-17 сентября в Кэмп-Дэвиде состоялись трехсторонние американо-египетско-израильские переговоры на высшем уровне. В результате был заключен мирный договор между Египтом и Израилем. Советская печать охарактеризовала эти переговоры как „сепаратную антиарабскую сделку". Примерно такие же оценки давались нами и по линии дипломатических контактов с Вашингтоном. Это, конечно, не улучшало наши отношения с Картером.
Иран: еще один раздражитель
В начале ноября советник госсекретаря Шульман в неофициальной беседе сказал, что правительство США и лично президента Картера очень беспокоит судьба шаха, его способность выжить в нынешних сильно осложнившихся внутриполитических условиях в Иране, а также вопрос, имеются ли в этой стране в данный момент силы, которые в случае изменения власти в Тегеране могли бы сохранить „закон и порядок". Реально могут быть две альтернативы шаху — военная диктатура или власть „религиозных фанатиков". Оба варианта не решали бы внутренних трудностей Ирана, а могли бы лишь обострить их.
В это время правительство США стало уже принимать конкретные меры по спасению режима шаха. Усилились поставки американского оружия, участились посылки в Тегеран американских военных советников и советников по вопросам внутренней безопасности. Их активность в Иране заметно возросла. Это не могло не вызвать настороженность в Москве.
17 ноября Брежнев направил Картеру специальное послание по Ирану. В нем высказывалась „растущая озабоченность" по поводу того, что со стороны США предпринимаются действия, имеющие целью „оказать влияние на происходящие там события", т. е. в стране, которая непосредственно граничит с СССР и с которой у СССР сложились нормальные добрососедские отношения. Брежнев предложил, чтобы СССР и США выступили с ясными и четкими заявлениями о „недопустимости вмешательства извне во внутренние дела Ирана".
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
